|
Популярно |
АпелляцияОсталось восемь километров, и, в сущности, Владимир Александрович Шмыг уже финишировал. Ничего экстраординарного произойти не могло, у Шмыга было достаточно опыта: те кто был впереди, впереди и останутся, а задние уже не набегут. Владимир Александрович по привычке и чтобы отвлечься пересчитал в очередной раз километры и метры, пересчитал минуты и секунды, прикинул темп. Не самый лучший результат за последние годы, но и не самый худший, что-то около трех шестнадцати. Но Владимир Александрович был недоволен. Похоже, мимо призов по группе. Впереди был Петрович и впереди был Женя Ляпин, а не далее как два километра назад Шмыга обошла парочка его возраста: какой-то незнакомый в синей майке и рядом с ним плечо в плечо коротконого частил седой невысокий ветеран. Смотрели они вперед зло. Зацепиться за них не удалось. Как ни крути, один из них точно теперь Шмыга из тройки вышибет, и это было обидно: призы светили неплохие, в абсолюте вообще приличные, но и по группе что-нибудь бы досталось. С паршивой овцы, как говорится!.. На этой мысли Владимир Александрович переключился на действительность и сразу почувствовал ломящие колени, икроножные на грани судорог и услышал свое хриплое дыхание. Он перебрал недавние события на дистанции и вдруг подумал, откуда он взялся, этот синий? На развороте он был далеко, совсем далеко, никак ему не угрожал даже в принципе, ну, не мог он его достать. Это ему нужно было по четыре минуты бежать, прикинул в уме Шмыг. Э, да он срезал! Там, потом, на бульваре было место, где можно срезать, и синий срезал! «Надо подать апелляцию главному судье!» – подумал Владимир Александрович. Всякий срезает, думал он. Контролеров на трассе не хватает, и всякий срезает. Подать апелляцию! Он знал, что из апелляции ни чего не выйдет, но бежал, повторяя в ритм: «подать апелляцию главному судье!» Затем он опять включился в действительность, было уже совсем нудно, но и оставалось чуть-чуть: вот и аллея, гуляющие в парке дамочки с колясками мутно смотрят мимо, синеет створ финишных ворот с просевшей сдутой перекладиной, редкая толпа на площади, многолико наблюдающая, как он добегает, и комментатор с фальшивым энтузиазмом резонирует в пространство: «Вот приближается наш заслуженный и хорошо известный всем любителям бега…» Владимир Александрович пересек финиш, бросил взгляд на табло, одновременно останавливая секундомер: три шестнадцать двадцать две – подставил шею памятной медали, подтрусил, замедляясь, к столику с питанием и присосался к бутылке воды. Потом, буркая в ответ на приветствия знакомых, взял пакет с полагающейся футболкой и какой-то еще ерундой и пошел разбираться с протоколом. В протоколе жухала синий оказался группой моложе, но седой, как и боялся Шмыг, вынес его из тройки. Делать было нечего. Владимир Александрович пошел переодеваться в тесную раздевалку, долго ворчал под колючим горячим душем, не освобождая места соперникам, подождут, натирая мылом короткие жесткие волосы и скользя им по жилистому телу. Он был хмур. Ноготь сойдет. Мимо тройки. Еще добираться домой… Домой нужно было ехать на электричке, и по дороге к платформе под холодным ветром уставшему Владимиру Александровичу стало зябко, занемела рука. Под мышкой стало ломить и тянуть, это там на мосту, такой ветер был, застудил, подумал он. Надо шерстяное. Уже на переходе на платформу, на виадуке через пути, Владимир Александрович вдруг заметил, что его отводит, отводит куда-то вбок и он не может идти прямо. Вдруг его ударило в грудь холодным белым клином, острым, разрастающимся, заполняющим болью. В какой-то момент все смешалось в сумбурную мешанину, и Владимир Александрович почему-то увидел темный мокрый асфальт прямо у себя перед лицом. Тут Владимиру Александровичу стало плохо, плохо, как тогда, в Гданьске, когда он так замечательно начал и не то, что сбавил, а просто сломался после тридцать третьего километра, и его, стоячего и еле перебирающего ногами, легко обошел длинный поляк и тоже вынес из призов. После того старта Шмыг отходил полгода и часто с ужасом вспоминал опустошающее бессилье и темную сужающуюся пелену перед глазами. Сейчас черная дрожащая вуаль также начала стягиваться перед ним и, чтобы отвлечься, Шмыг что-то начал считать, и получилось пятьдесят шесть лет, два месяца и два дня. Подать апелляцию главному судье, подумал Владимир Александрович в последний раз. Пожалуйста, не забывайте подписываться |